В.Копусь "Из ниоткуда в никуда"
Глава 4. Шабашка первая
Кто как, не знаю, я, к примеру,
Не сомневался ни на йот,
Что Жора Пшиков будет первым,
Кто нам шабашку принесет.
А и на самом деле Пшиков,
Когда обедали и чай,
Ворвался с лебединым криком:
- Шабашка! Ёханый бабай!
КАМАЗ с прицепом - две машины!
Шкафы, столы, диван-кровать!
(Один начальник по режиму
Просил его не называть)!
В зеленую отвозим зону,
А там не дача, а Дубай!
И, хоть залейся, самогону!
Короче - ёханый бабай! -
С подъемом загружать машины
Под предстоящий сабантуй
Есть аксиома для мужчины,
Как «нету хода - не вистуй!»
Таскали щёрсовскую мебель
И заграничный гарнитур,
Как если б ждал солдата дембель
Или любовников - шоп-тур.
Наш бригадир бывал туристом.
А у туристов есть закон:
Чтоб вечером костер искристый
Был всем составом окружен.
И каждый, как в исповедальне,
Молясь на чуткий дух огня,
Себя путем анкетных данных
Представил в лучшем свете дня.
Огонь, зажженный самогоном,
Куда как жарче, чем хворост.
И бригадир: - По кругу гоним:
Представился и вякай тост!
Сегодня Жора - гвоздь эстрады.
Твоя шабашка - твой и свист.
И сразу тост. ФИО не надо.
Ты всем известный активист. -
Тот было - рвать с плеча рубашку,
Но не позволил коллектив:
- Давайте выпьем за шабашку
Как нашей жизни лейт-мотив! -
Степан Пруленко - краснолицый,
Простой и вспыльчивый, как псих,
Активной жизненной позици-
ей отличался от других:
- Я пью за свет социализма,
Когда людями были мы,
Чтоб он еще при нашей жизни
Вернулся к нам из царства тьмы. -
Предав обзору профиль римский,
Арсений Фыфык-Блевотинский
Сказал: - Хоть ГОСТы - мой форпост,
«За женщин!» предлагаю тост.
От них нам помощь и отрада.
Я потому и усидел,
Что каждую в отделе кадров
Отдельно взятую имел. -
Минталий Гусик серо-бурый
Был уточненною натурой,
Как если бы по ней каток
Поездил вдоль и поперек:
- Я физик, после универа
В АХО, как видите, внедрен...
Но предлагаю тост «За веру
В науку», чем гремел Хартрон. -
Тарас Картопля выпить падок
И толст, как с деньгами мешок,
Был до талантливости краток:
- За то, чтоб было хорошо! -
Глеб Жеребцов, в труде прилежный,
Ходил, один на весь отдел,
В такой задрипаной одежде -
И бомж такую б не одел!
Покуда трезв, неразговорчив,
Но если выпьет, лыком шит -
Начнет громады гор ворочать,
А то и подвиг совершит.
К моменту оглашенья тоста
Он дрых в объятьях Морфея,
Как чуждый обитанью остров...
Настала очередь моя:
- Поэт сказал о выпиваньи:
«Напитки нечего беречь!
Чем изобильней возлиянье,
Тем удивительнее речь.»
Слова - событиям предтеча:
Хоть - обольстить, хоть - об косяк!
Я пью за то, чтоб красноречья
Вовек источник не иссяк. -
Плыла по небу ночь рогата
В трико, заношенном до дыр...
- Хорошая у нас бригада, -
Сказал и выпил бригадир.
И, заискрясь душевным шиком,
На фоне пения сверчков,
За фибры тронул Жора Пшиков,
Как взял за жабры, мужиков:
- Кому еще договориться,
На дачу мебель и дрова? -
И бригадир сказал: - Годится.
Моя шабашка номер два. -
День мог остаться без вопросов,
Не сохранись в одном досье
Закон, открытый Ломоносо-
вым (вдвоем) в параллель с Лавуазье.
А в нем навязывалось людям ---
Без их согласия, учти! ---
Что «сколько счастья им прибудет,
Убудет столько ж по пути».
Когда компанию раздельно
По милым гнездам понесло,
Троим по части соблюденья
Закона сразу повезло.
Хоть Жора вел себя игриво
С ментами, все пришлось отдать.
Спасибо, только 20 гривен,
А не, как в среду - 45.
Арсений к пристани прибился,
Не запылился. В лифт ввалился.
Услышал быстрые шаги
И не подумал, что враги.
Он был воспитан и едва ли
Спешащих мог не подождать...
Вскочили двое. В морду дали
И не забыли обобрать.
Минталий топал по наитью,
Как врач - на вызов сквозь метель.
Менты: «Извольте в вытрезвитель.
Там все удобства и постель».
И хоть сознанье было ватным,
Дрожь охватила естество:
А вдруг поймут неадекватно
Ориентацию его?!
Отроду будучи не гомик,
Мать проводив в небытие,
Он, чтоб на пиво сэкономить,
Донашивал ее белье.
В кровати, с целью пьяниц сонных
Не будоражить до проказ,
Он кружевные панталоны
Снял и запрятал под матрас.
Коллеги приняли как милость...
И лишь дежурный дал отбой...
Прощай немытая невинность
В лазури неба голубой!
На откровения охочий
Он в этот раз безгласен был,
И утром, что случилось ночью,
От свей бригады утаил.
А остальные не узнали,
Фунт неприятностей почем,
И как заложники остались
Жить у Дамокла под мечом.
Глава 5. Шабашка вторая
Весь день наш орган под рубашкой
Сильнее даже, чем зефир,
Ласкала мысль, что есть шабашка
И угощает бригадир.
Сноровку, волю и таланты
В кулак собрав, мы налегли
И всё буквально на пуантах ,
Тая дыхание, снесли.
Но вместо пойманной машины
Является, как хрен с бугра,
Один бездельник по режиму...
Ну, тот, которому вчера...
Турнув ногою антресоли
И всуе вспомнив Богомать,
Он аж зашелся: - Кто позволил?!
Кто разрешил не разбивать?!
Я каждого сживу со света!
Сожгу за кое-кем мосты!
Кто нанизал по туалетам
На гвоздь секретные листы?! -
И нам, напрягшимся, как лоси,
Под гром проклятий и угроз
Втащить на крышу все и сбросить
Безоговорочно пришлось.
Режимник после речи пылкой
Пропал вдали, как НЛО.
А бригадир ему бутылки
Отнес, чтоб в морду не мело.
Короче, праздник был испорчен...
А что же Жора?! Как артист,
Явился, как бы между прочим,
Когда собрались разойтись.
Достал бутылку воровато
Аж из трусов, и этот срам
Раскапал каждому Горбатый
По шестьдесят, не больше, грамм.
Без тоста выпили брезгливо,
Как пили в детстве рыбий жир,
И замерли нетерпеливо,
Что скажет Жоре бригадир.
И он сразил коронной фразой:
- Твоя трагедия и шок
Не в том, что вовремя ни разу
Ты на работу не пришел,
Не в том, что взялся осчастливить
Меня, а я - устроить пир,
И на несчастье коллектива,
Считай два литра слил в сортир.
А в том, что глубиной страданий
Бригады пренебрег легко:
Принес бутылку в оправданье
И закусь - восемь пирожков.
Так поступает с коллективом
Тупой, безнравственный и жмот!
Тогда как было бы красиво,
Будь сей комплект - наоборот!
Я так решил, герой эстрады,
Катись домой, как Енисей,
И бесполезным, глупым, жадным
Среди товарищей не сей! -
И Жора канул, как в полынью,
В языцех притчу проглотив...
И затрапезный дух унынья
Объял собою коллектив.
И тут Степан эмоций свору
Спустил: - Он мне не сват, не брат,
Но по-большому жалко Жору,
Который и не виноват.
Он безобиднее, чем жаба!
Хотел, как лучше, сделать. Во!
За что и кинула держава
В лице режимника его.
- Держава поступает мудро! -
Картопля опростал уста, -
Иначе разметут под утро
Все до последнего болта.
- Все размели давно иуды! -
Минталий поднял хвост трубой.
- Не нравится, вали отсюда!
- Еще начните мордобой! -
Наш бригадир вскричал. - Не митинг!
Наелись пламенных тирад.
Я верно понял, вы хотите,
Чтоб Жору я вернул назад?!
Казалось, все, кроме Картопли,
Поддержат Пшикова в беде.
Как вдруг жевать пустился сопли
Арсений Фырык - и т.д.
- Я по звонку не мчусь наружу,
А завершаю уйму дел.
А активисту сбор не нужен,
Захлопнул рот и полетел.
С каких заслуг и дел, порхатых
Жалеть мне в рыночные дни?! -
- И хорошо, - сказал Горбатый, -
Вот ты ему и позвони! -
Как стало ясно из доклада,
Назавтра Жора не пришел.
Причем, не он подвел бригаду,
А миокард его подвел.
Никто сначала не поверил
В его безвременный покой...
Он, на виду по крайней мере,
Всегда восторженный такой.
Активен, вечно избираем
В профком, местком или партком,
Как-будто ёханым бабаем
Туда толкаем и влеком.
На ликвидаторском заданьи
Себя к обеду он являл
И громко вместо оправданий
Всех сообщеньем удивлял:
- Вчера косили до предела!
Очнулся - день, а я - бай-бай!
Жена, как лошадь, обалдела
И ржет, как ёханый бабай.
Прервем пропажей цепь хищений!
Хартрон не может ждать, подъем! -
И в лабиринте помещений
Искал до вечера свой лом.
Хвалить пристало на поминках
Тех, кто безвременно потух,
И трижды выпить по-старинке
За память вечную и пух.
А хмель притушит боль утраты,
Не возбраняются дебаты:
Уход - случайностей набор
Или естественный отбор.
Жена вздохнула: - Идеалам
Он изменить не смог... И вот... -
Картопля: - Это еще мало
Тому, кто был не патриот.
- Зато он с совестью не в ссоре! -
Пруленко рявкнул, быча взгляд.
Я очень сожалею Жору
И за него душевно рад. -
Он сердце вырвал, словно Данко,
Хотя еще мог жить и жить,
Чтоб нам сорвавшуюся пьянку
За счет поминок возместить. -
Минталий к этому моменту
Тарелки вылизал и встрял:
- Мой друг скачал из интернета
Преинтересный матерьял.
Я вам, надеюсь, параллели
Найдя, узнать начистоту
Приятно будет в самом деле...
Если желаете, прочту.
Отчет об аудиенции графа Бенкендорфа у государя-императора Николая I .
(Из архивов тайной канцелярии)
Царь, не дослушав о Кавказе,
Нежданно, как исподтишка,
Спросил о внутренней заразе -
О вольнодумстве и кружках:
- Не правда ль, граф, довольно странно,
Что, будто дьявол дал обет,
В Санкт-Петербурге нет смутьяна,
Который будоражит свет
Поступками или вещами,
Или крамольными речами,
Или, дурной являя вкус,
Приводит общество в конфуз? -
В ответ шеф корпуса жандармов:
- Мной предусмотрен сей вопрос.
Есть, государь! Неблагодарный,
Из свинопасов, малоросс.
Я полагал его уместным
В конце быть поданным Царю.
- Надеюсь, граф, не новый Пестель?!
Так чем же смутен сей хрю-хрю?
- Замечен белыми ночами
С лицом, безжизненным, как мел,
И полоумными очами
У статуй обнаженных тел.
- Какие ж в нем играют чувства?
Рисует, пишет или пьян?
- Он занимается искусством,
Затейник коего Онан.
- Забавно. Но сия фиглярность
Едва опаснее пыжа...
А в чем его неблагодарность?
- В стихах. На грани мятежа.
Он казачком у Энгельгардт
(Помещик с берегов Днепра)
Служил. И не являл азарта
Вкусить крамольного пера.
А маслом либо акварелью
Пейзаж срисовывал в картин.
И живописца усмотрел в нем
Один прохожий господин.
Народ у нас на милость броский,
Три филантропа оттого -
Брюллов, Жуковский, Вельегорский -
И взялись выкупить его.
Портрет Жуковского Брюловым
Был писан тою же весной
И продан. И вития новый
Был осчастливлен отпускной.
И в Академии художеств
Он ими был определен
На обучение, возможность
Творить. А также пансион.
- Весьма поступок благородный.
За эти блага даже тать
Элите русского народа
Повинен руки целовать.
- Так, государь! Но к изумленью
Он за обилие щедрот
Им посвящает сочиненье -
Поэму строк на восемьсот.
И в той поэме безобразной
Новоиспеченный пиит
Всех русских выставляет грязно
И Русь издевкою костит.
- Хотя б на том конец крамоле?
- Отнюдь, Великий государь!
В поэме «Сон» он вышел боле
Чем вольнодумец и бунтарь.
Чету сиятельную всуе
Открытым текстом этот гусь
Такими красками рисует,
Что повторить их не решусь.
- Известна ль этому уроду
Простая истина сия,
Что деньги на его свободу,
Купив картину, выдал я?!
- Сознался. Знает. - Как ничтожно...
Аз есмь в ответе за страну.
Меня разить сатирой можно...
Но почему мою жену?! -
- На этом все, - сказал Минталий. -
А дальше чей-то комментарий.
Из наших явно из хохлов
Десятка два заядлых слов. -
О, знал бы царь - балов, и спален,
И всей монархии оплот,
Что для хохла вполне нормален
В подобном духе поворот.
Как тут не вспомнить про фиаско,
Когда служить была пора,
Мазепа предал, хоть обласкан
Весьма был милостью Петра.
Кучма продрался в Президенты,
На коммунистов опершись,
И густо в этого момента
С дерьмом их смешивал всю жизнь.
Менталитет своеобразен
У нас: захочешь властью стать,
Всех, кто тащил тебя из грязи,
Ты должен в эту грязь втоптать.
А вспыхнет хата у Параски,
Кидаемся сквозь дым и вонь
С ведром... Но не воды, а масла,
Чтобы подлить его в огонь.
Зато с пожарищ повсеместных
По свету кобзари ищут
С такой душедерущей песней,
Что слезы в Киеве текут.
- То провокация! Измена! -
Хотел Картопля вырвать лист.
Но тут зашла вторая смена
И мы печально разошлись.
Прощай, нетленный Жора Пшиков,
Нужды общественной оплот!
И при желании великом
Теперь никто не подведет
Итоги соцсоревнованья,
Не вручит знамя. Или приз.
Идя навстречу пожеланьям
Как снизу вверх, так сверху вниз.
Тебя когда-то понимали,
Задорных слов энтузиаст,
А в атмосфере аномалий
Ты не нужнее, чем балласт.
Ушла земля из под героя,
Запал растаял, как пломбир...
Ни коммунизм не надо строить,
Ни возглавлять борьбу за мир,
Ни соблюдать Моральный Кодекс...